Мисо-суп - Страница 54

Я не сразу понял, о чем говорит Фрэнк, потому что то, что он имел в виду, на самом деле на гонг, а колокол. Колокол Спасения.

— У этой женщины, Кенжи, в жизни всякое бывало. Я не о побоях сейчас говорю и не о насилии, я говорю о психологическом давлении группы, понимаешь? Это для нее было самым трудным. Люди здесь понятия не имеют о том, что такое личное пространство. Все должны быть частью одного коллектива, в котором постоянно распускаются какие-то сплетни и все всё друг о друге знают. Но для японцев это в порядке вещей. Они не чувствуют, что они на тебя давят, потому что для них это бессознательный процесс. И жаловаться на них не имеет никакого смысла, потому что они попросту не поймут, о чем ты толкуешь. Если бы они были откровенно враждебны, то можно было бы предъявлять им какие-то претензии, но они же не считают тебя своим врагом, вот и получается, что ты страдаешь, а поделать ничего не можешь.

Она мне рассказала об одном случае. Когда этот случай с ней произошел, она жила в Японии около полугода и уже немного говорила по-японски. Как-то раз она возвращалась домой через пустырь, в районе промышленной зоны, и на этом пустыре школьники играли в футбол. В Перу футбол — страшно популярная игра, и, когда она была маленькой девочкой, то в своих трущобах на окраине Лимы часто играла с другими детьми в футбол. Правда, на мяч у родителей денег не было, поэтому приходилось играть консервной банкой или комком из старых газет. В общем, она увидела этих школьников, гоняющих по пустырю мяч, вспомнила детство и страшно обрадовалась. Когда мяч покатился в ее сторону, она с удовольствием ударила по нему, но из-за того, что на ногах у нее были босоножки, мяч полетел криво и угодил в сточную канаву. А в канаву эту стекали отходы со всех этих промышленных предприятий вокруг пустыря. Ну и соответственно мяч весь испачкался и вонял ужасно. Она выловила его из грязи, извинилась перед детьми и уже собралась идти дальше, но дети ее окружили и стали требовать, чтобы она купила им новый мяч, потому что этот такой грязный, что играть им невозможно. Они стояли вокруг нее и галдели, а она не понимала, чего эти дети от нее хотят, потому что в тех трущобах, в которых она выросла, о возмещении ущерба не слыхивали.

Все закончилось тем, что она разрыдалась прямо на глазах у галдящих школьников. Ей было ясно, что нищая проститутка из Латинской Америки — это не самый желанный гость в Японии, как, впрочем, и в любой другой стране. Она подозревала, что ей придется терпеть насмешки и грубость, такая уж у нее профессия, и она терпеливо сносила все издевательства своих клиентов. Но требование этих детей купить им новый мяч было за пределами ее понимания. У нее осталась в Перу огромная семья из шестнадцати человек, и она приехала в Японию зарабатывать деньги для того, чтобы им всем не пришлось жить на улице.

Короче, она вынуждена была оставаться в Японии, пока не заработает необходимую сумму, но она никак не могла привыкнуть к здешним порядкам. Иногда ей даже казалось, что еще немного, и она не выдержит этого испытания и умрет. Как женщина религиозная, она обращалась за помощью к своему Богу, но потом рассудила, что в этой стране совсем другие люди и обстоятельства, и бог, должно быть, тоже совсем другой. Она решила для себя, что сила Христа здесь ослабевает, — Фрэнк продолжал говорить без остановки.

Мы все шли и шли и уже миновали станцию «Сэйбу-Синдзюку» и прошли насквозь узкую длинную щель между небоскребами. От этих небоскребов мы повернули в сторону парка Йойоги и очутились на маленькой улочке, сплошь застроенной деревянными домишками. На этой улице не было, да и не могло быть никаких отелей. Темный узкий переулок с рядами покосившихся домишек, словно слипшихся друг с другом. Тот еще пейзажик. Нависшие крыши почти полностью заслоняли ночное небо, и хотя небоскребы Ниси-Синдзюку были отсюда в двух шагах, их совсем не было видно. Полоска иссиня-черного неба над переулком казалась абсолютно плоской, словно вырезанной из плотной бумаги.

Фрэнк явно вел меня куда-то, но со стороны казалось, что мы просто гуляем. Движение успокаивало. И кроме того, рассказ Фрэнка про эту латиноамериканскую проститутку, как ни странно, очень меня заинтересовал. Пожалуй, это был первый раз, когда Фрэнк рассказывал что-то такое, чему хотелось верить.

Может быть, Фрэнк не убил меня вовсе не из-за Джун? Ведь, по большому счету, она ничего о нем не знала. Ну, вроде бы американец. Говорит, что зовут его Фрэнк. Но не трудно догадаться, что Фрэнк — это выдуманное имя. А даже если бы оно и было настоящим, это мало что меняло — в одном только Токио сотни иностранцев с таким именем. Так что Джун совершенно правильно сказала, что, пойди она в полицию, ее бы там даже слушать никто не стал. Фотографии Фрэнка у нее все равно нет, номера его паспорта она не знает, кроме того, вообще нет никакой уверенности, что он американец. А из тех, кто видел Фрэнка сегодня вечером в клубе знакомств, в живых остались только Норико и я. Норико точно не пойдет в полицию, в этом я уверен на сто процентов, ну и к тому же Фрэнк ее вроде как загипнотизировал. Так что если он меня убьет, то завтра спокойно сможет улететь из Нариты куда угодно — его никто и ничто не остановит. А убить меня он может в любой момент. Но пока, по крайней мере, он, похоже, не собирается меня убивать.

Я взглянул на Фрэнка. Он с серьезным видом продолжал свой рассказ.

— Она говорит, что японцам пора наконец задуматься о своей религии, о своих богах. И мне кажется, что в этом она права.

Я даже не знал, что в самом центре Токио, буквально в десяти минутах ходьбы от Кабуки-тё, можно найти такой вот старый деревянный район. Домишки вроде здешних обычно показывают в самурайских сериалах. Они и на дома-то не похожи, скорее на макеты домов. Для того чтобы зайти в дверь такого дома, нужно нагнуться. За дверью обязательно будет посыпанный гравием малюсенький японский садик, буддистский фонарь и миниатюрный пруд, поверхность которого не перестает колыхаться от мельтешения маленьких розовых рыбок непонятной породы.