Мисо-суп - Страница 24

— Слушай, может, пойдем прогуляемся? — предложила Джун.

Мы оделись и вышли из квартиры. Я только успел повернуть ключ в замке, и тут Джун вдруг сказала: «Ой, что это?» и показала пальцем на дверь. На двери чернело нечто размером с половину почтовой марки. По виду оно напоминало обрывок запачканной бумаги. Я почему-то сразу же подумал, что это, наверное, кусочек человеческой кожи…

— Кенжи, ты знаешь, что это? — опять спросила Джун, внимательно рассматривая темное пятнышко на двери.

— Откуда мне знать? — ответил я и потрогал пятно пальцем. Его поверхность оказалась неприятно шероховатой. — Наверное, эту штуку сюда ветром занесло.

Впрочем, скорее всего, ветер здесь был ни при чем. Мне пришлось подковырнуть эту дрянь ногтем, потому что она прилипла к железной двери, будто клеем была намазана. Когда я все-таки ее отодрал, на двери остался небольшой грязный след. Отодранный клочок я бросил на лестницу. Сердце мое колотилось как бешеное. Чувствовал я себя отвратительно, но решил не показывать виду, чтобы Джун не догадалась.

— Интересно, когда я пришла, эта штука тут уже была? Не могу вспомнить… — задумчиво произнесла Джун, когда мы спускались по лестнице.

«Человеческая кожа. Как пить дать, — уныло думал я. — А наклеил ее не иначе как Фрэнк.

Только чья же это кожа? Школьницы или бомжа? А может, он за вчерашний вечер успел еще кого-нибудь пришить и это кожа с еще не найденного трупа?» — Я совершенно растерялся, от этих мыслей меня начало подташнивать.

— Кенжи, — Джун остановилась на несколько ступенек ниже меня, — что у тебя с лицом? Ты выглядишь как покойник.

Я не смог выдавить из себя ни слова. Джун обеспокоенно сказала:

— Слушай, давай домой вернемся. Такой ветер сегодня холодный.

А у меня в голове вертелась одна-единственная мысль: «Если это действительно человеческая кожа и ее действительно наклеил на мою дверь Фрэнк, зачем же я тогда ее выкинул?» Но правда заключалась в том, что я не хотел держать в руке эту гадость ни одной лишней секунды.

— Все, пойдем обратно домой. — Джун легонько похлопала меня по плечу.

— Нет, — наконец с трудом выдавил я. — Пошли лучше погуляем.

Пока мы не спеша прогуливались, держась за руки, я все время думал о том, что Фрэнк сейчас откуда-нибудь неотрывно за нами наблюдает. Джун то и дело с озабоченным видом посматривала на меня, но так ничего и не сказала.

А ведь на том клочке наверняка остались отпечатки пальцев… И это совершенно точно была никакая не бумага… Разве может такая штука взять и приклеиться сама собой на дверь? Небольшой клочок в половину почтовой марки, не ветром же его принесло, а даже если и ветром, почему именно на мою дверь, и почему он так плотно приклеился? Не потому ли, что кто-то пришел и специально его наклеил…

«Это предупреждение», — подумал я. А кому придет в голову делать мне предупреждение? Только Фрэнку. Может быть, эта штуковина, присобаченная на мою дверь, означает, что если я что-нибудь неожиданное выкину, то меня постигнет участь бомжа и старшеклассницы. Я сразу же представил себе Фрэнка, который с бесстрастным лицом наклеивает липкий от крови кусочек кожи на железную дверь, приговаривая: «Кенжи, ты ведь понимаешь, что я хочу этим сказать». Поступок вполне в его стиле. Я вообще по натуре пессимист и уже давно не жду от жизни ничего хорошего. Мои друзья часто делают мне на этот счет замечания. Но мне кажется, что это не врожденная черта, а приобретенная. Просто я тяжело пережил раннюю смерть отца.

Все плохое, что происходит в нашей жизни, зарождается и развивается в какой-то другой плоскости, и мы не можем заранее это почувствовать или предугадать. А потом в один прекрасный день это плохое просто происходит с нами, и все. И предотвратить уже ничего нельзя. Это то, что я для себя уяснил после того, как умер мой отец.

Мы вышли на большую улицу и растворились в толпе. Нас вынесло к станции «Мэгуро». Джун хоть и заметила, что со мной не все в порядке, ничего не говорила и не задавала лишних вопросов. У нее тоже всякое в жизни бывало. Родители ее развелись, когда она была еще совсем мелкой. Так что ей пришлось научиться сдерживаться. Маленьким ребенком она уже знала, что даже если тебе плохо, одиноко и ты умираешь от страха, говорить об этом с другими людьми не стоит.

Иногда мне кажется, что в этой стране такие вот «ушибленные», как мы с Джун, скоро станут подавляющим большинством. Уже и сейчас все понимают, что человека, который не в состоянии самостоятельно решать свои проблемы и ни разу не пережил стрессовой ситуации, нельзя назвать по-настоящему взрослым. И хотя японскую молодежь до сих пор принято называть «ранимой и не готовой к трудностям», мне кажется, что совсем скоро все изменится…

Я достал мобильник и набрал номер редакции в надежде, что мне удастся разузнать что-нибудь о Фрэнке:

— Алло. Здравствуйте. Ёкояма-сан?

— О, Кенжи, привет. Ты даже в праздники работаешь? — удивленно спросил Ёкояма, и это при том, что я застал его самого на рабочем месте ни много ни мало тридцатого декабря. Впрочем, он зачастую даже спал в офисе. Если верить Ёкояме, то наивысшим счастьем для него были те дни, когда, сидя за своим симпатичным «Макинтошем», он под звуки классического джаза верстал очередной номер «Токио Пинк Гайд».

— Работаю. Гайджинам-то дела нет до праздников.

— Угу. Это точно. Кстати, тебе из полиции не звонили? — спросил Ёкояма.

Я даже вздрогнул от неожиданности, но оказалось, что к Фрэнку это не имело ровным счетом никакого отношения.